|
Владимир Крупин: «Россия жива и начинает восстанавливаться. Потому что Церковь нас спасает»
Интервью.
Александр Сегень
– Владимир Николаевич, а как вы стали писателем?
– В молодости у меня никогда не было мечты стать писателем. Я мечтал быть моряком, меня волновала песня «На побывку едет молодой моряк…» Вот, думал я, где жизнь-то! «Грудь его в медалях, ленты в якорях». Залезая на сосны, на ели, на лиственницы, я представлял себя на мачте корабля. Все фильмы про моряков смотрел жадно. Потом, когда стали нравиться девочки, я страстно захотел стать знаменитым. Так и видел, как корабль назван моим именем. А потом, став известным писателем, я осознал, как это скучно. Что такое известность? Одного знают сто человек, а другого – тысяча, но он недоволен, потому что третьего знают 10 тысяч, и этот третий тоже переживает, потому что четвертого знают 100 тысяч, и так далее. И это есть жизненная тщета. К счастью, осознание тщетности славы пришло ко мне довольно рано. Я был в одной обойме с такими людьми, как Белов, Астафьев, Распутин, Лихоносов, Солоухин, Шукшин, и они были куда известнее меня, но я уже нисколько не переживал по этому поводу.
Владимир Крупин, Валентин Распутин и Василий Белов
– Кстати, о Шукшине. Я прочитал ваш рассказ «Черная рука», в котором описан сон старушки про то, что на том свете у Шукшина рука черная в наказание за его рассказ «Верую!» И я не согласился с этим. Неужто вы и впрямь верите в подобное?
– Я описал так, как мне в Бийске рассказала старуха.
– И, тем не менее, Владимир Николаевич, вы в рассказе как бы и согласны с мнением старухи. Но, перечитав рассказ «Верую!», я не ощутил, что в нем Шукшин кощунствует. Возможно, в то время, когда над Церковью еще издевались, этот рассказ и лил воду на мельницу кощунствующих, но сейчас он уже так не воспринимается. Во- первых, не все священники идеальны. Во-вторых, и герой Василия Макаровича не так-то и отвратителен. Он – один из шукшинских чудиков, только из священнической среды. Да, он подвержен зеленому змию, но в своих разговорах стоит на страже Православия.
– Конечно, Александр Юрьевич, есть и плохие священники, может, даже каждый двенадцатый, куда от этого деваться, как есть плохие врачи, учителя, писатели. Но надо ли об этом писать, вот в чем вопрос…
– Не соглашусь. Вспомним жития. Ведь не каждый святой изначально становился святым. Многие поначалу вели совсем не христианский образ жизни. Порой даже и вовсе неприглядный. Вспомним начало жизни Марии Египетской или святого Вонифатия, многих других. И что же, писать только о том, как они стали святыми, не показывая, из какой греховной пропасти они вознеслись через тернии к звездам?
– И всё же тут всё дело в личности пишущего. Как написать житие, не будучи самому достойным приблизиться к их святости? А представьте, что какой-то режиссер начнет снимать кино о Марии Египетской. Что для него будут те 40 или сколько там лет, которые она провела в пустыне? Для него интереснее будет показать, как она грешила в молодости в Александрии. Ведь грех для большинства художников интереснее святости. Поэтому хорошо, чтобы тут работали благочестивые авторы. А так-то, конечно, надо показывать и то, откуда возрождается в человеке святость. Вспомните, как Силуан Афонский честно вспоминает о своих ранних годах, когда он и в кабаки захаживал и всё такое…
– Или ставший сейчас особенно почитаемым другой афонский старец Паисий Святогорец, который тоже признавался, что в молодости были грехи сомнений в существовании Бога.
– Сила Православия в том, что, казалось бы, обычные люди достигают такого уровня святости. И могут, не скрывая, говорить о том, какими грешниками были раньше. А были и многие такие, кто с младенчества являл собой пример благочестия. Сергий Радонежский изначально был святым и достиг таких высот, что, когда шла Куликовская битва, он, находясь вдалеке от нее, мгновенно называл имена только что погибших воинов и молился о спасении их душ. И очень много таких святых провидцев. Любого может посетить Господь и сделать Своим избранником.
Всё интервью смотрите по этой ссылке.
|
|